— Да в общем-то все достаточно просто. Вспомни, ведь я покинул Испанию, именно для того, чтобы посвятить свою жизнь борьбе за коммунистические идеалы. Как итог этой борьбы, меня по какому-тот доносу отправили за решетку, а ведь я воевал на стороне Республиканцев, и даже к тому моменту имел награду, орден боевого красного знамени от Советского Союза, которую вручил мне лично товарищ Калинин. Но поверили обычной анонимке, объявили меня шпионом, работающим на фашистскую Испанию, и отправили ни за что, за решетку.
— В то время, многих отправляли ни за что, тут ничего не поделаешь. Время было такое, хотя я тебя понимаю.
— Понимает он! Ты думаешь на этом все завершилось? Как бы не так. Как только меня призвали в армию и отправили на фронт, уже через месяц я стоял навытяжку перед представителями НКВД, и пытался доказать, что мое имя исправил не я сам, пытаясь уйти от какой-то там мифической ответственности, за неизвестные мне преступления, а обычный полуграмотный писарь-красноармеец, из лагеря в который меня отправили по приговору трибунала, который не знал, как правильно записать мою фамилию, и потому, поэтому переделал ее на русский лад назвав меня Петром Пименовым. Но меня мало кто слушал, и потому войну я начинал именно в штрафном батальоне, в который меня отправили под предлогом того, что я якобы собирался дезертировать с поля боя и переметнуться на сторону врага, а до этого по каким-то неизвестным причинам сменил имя.
— Как же так, ведь ты вернулся с войны с целым иконостасом на груди⁈
— Это было уже потом, но и это еще не все. Вернувшись сюда, меня просто не хотели пускать домой.
— Почему же?
— А все по той же причине. По всем документам, имеющимся в НКВД, я числюсь как Педро де Пиментель, а в Испании, это довольно известный дворянский род. Можно сказать, пусть и дальние, но родственники королей. Да и ближняя родня носит титул герцога, то есть почти принца. И единственное, что меня спасло, так это награды, полученные во время войны. А иначе, меня просто не пускали дальше Улан-Удэ, только потому, что я до сих нахожусь под негласным надзором милиции.
— Но ведь ты же служил в милиции по возвращению с фронта.
— Ну да. Кто-то там из республиканского руководства решил, что будучи участковым милиционером, я буду у всех на виду, и мне будет гораздо труднее нарушить советский закон. К тому же, у меня много боевых наград, решили, что я исправился за время войны, но на всякий случай отмечать свое присутствие все же заставили. Ты не в курсе, а ведь я каждый месяц, до самого выхода на пенсию, отмечался в отделе внутренних дел. Да и сейчас требуют того же, правда последнее время, этим занимается Володька, ну наш участковый, Владимир Степанович, а пока участковым был я, так каждый месяц должен был появляться в Кяхте, чтобы отметить, что я пока еще здесь и не сбежал за кордон. Именно поэтому, я ни разу за все время не выезжал в Монголию в улус нашей родни.
— Как не выезжал? Да мы с тобой чуть ли не весь север Монголии откатали! — Удивился я.
— Ленька, ну, что ты как маленький, право слово. — Ленька, а точнее Леонид Пименов, это я, здесь в Союзе, или же Пурэв Барлас в Монголии. Причем мое монгольское имя звучит довольно круто Барлас означает сильный, смелый. И чаше всего его дают в качестве прозвища. А, Пурэв, всего лишь — четверг. Вроде считается, что я родился именно в этот день недели. Во всяком случае бабушка была в этом уверена, на сто процентов.
— Неужели не понимаешь, — продолжил дед. — Я не покидал СССР официально, а то, что мы использовали одну из «дыр» это, не считается. И если бы об этом прознали, тогда было бы мне некогда. Учитывая все вышесказанное, я ничуть не сомневался, что рано или поздно, мне придется уходить отсюда, одному, или с семьей неважно. Просто загреметь, на старости лет на зону, по очередному доносу, и совершенно ни за что, я точно не желаю.
Честно говоря, подобные откровения меня сильно обеспокоили. Ведь стоит мне сейчас выехать за кордон, и на деда посыплются обвинения в том, что это именно он поспособствовал моему исчезновению, и тогда, оставшееся время жизни, он точно проведет за решеткой.
Правда дед меня не то, чтобы успокоил, но все же вселил некоторую надежду на то, что если до этого действительно дойдет, то он, ни минуты не сомневаясь, тут же уйдет вслед за мною, в начале в наш охотничий домик, а позже в улус. Уж его-то наверняка никто не найдет. И уйти ему будет достаточно просто. Помимо ГАЗ-69, в семье имелся еще и мотоцикл с коляской ИЖ(П)-56. Мы пользовались им в основном летом, когда уезжали с бабушкой к родне в Монголию. Тогда газик оставался деду, а мы бабушкой отправлялись на мотоцикле. Это было достаточно удобно. Сейчас конечно зима, но если выйти на лед реки Чикой, которая протекала рядом с поселком, то можно уехать достаточно далеко. Во всяком случае добраться до нашей лесной избушки, будет вполне реально.
— Так может и мне, уйти до весны на заимку, а после… Хотя да, сюда дороги мне не будет, а жить в кочевье, хоть и среди родни, та еще морока. Что-что, а арат из меня никакой, да и не нравится мне та жизнь.
— Вот и я о том же. Я-то если и уйду, то до весны отсижу на заимке, а после вольюсь в улус на правах старшего, а это согласись несколько иная жизнь, чем у обычного пастуха. Буду сидеть у юрты, вести умные разговоры, со стариками, и попивать горячий жасминовый чай. К тому же ты не учитываешь самого важного. Это тебе всего шестнадцать лет, а мне уже за шестьдесят. А за плечами две войны, и две зоны, если считать штрафбат за одну из них. Я просто не выдержу дальней дороги. Поэтому езжай и ни о чем не думай, а я постараюсь обеспечить тебя всем, чем смогу.
И дед действительно собрал меня в дорогу, с головы до ног. В первую очередь в машину легли две связки выделанных шкурок горностая, с твердым наказом, отдавать шкурки не дешевле двадцати долларов за штуку. Причем эти шкурки я должен отдать Джалсынбоу, но при этом нельзя ни словом обмолвиться о том, что я уезжаю насовсем. И дело совсем не в том, что он может на меня донести. Нет, этого не произойдет в любом случае. Даже если я останусь в улусе, меня просто так не выдадут даже милиции. Там с этим строго. Если будет иначе Джалсынбоу может — потерять лицо, и тогда с ним никто не будет иметь дело. А это в Монголии хуже смерти. Но если я расскажу, что уезжаю на совсем, в нем может сыграть коммерческая жилка. Сейчас, он покупает мех из расчета, что рано или поздно я привезу ему очередную партию шкурок. А если он будет уверен, что этой поставки не будет, то скорее всего и не даст полной цены, потому что я в его понятии уже не буду котироваться поставщиком, и потому, хоть я и родня, но уже не купец. А раз так, то и платить лишнее не стоит.
Кроме шкурок горностая, которых оказалось пятьдесят штук, то есть на тысячу долларов, я везу Джалсынбоу еще и подарок. Очень скоро, буквально по весне, ему выдавать дочь замуж, и он сейчас готовится к этому, собирая приданное. Именно для этого, дед уложил в заднюю часть нашего «козлика» выделанную медвежью шкуру, которая и будет подарком от нашей семьи. Ну помимо мешка сахара, риса и двух мешков муки, которые уже находятся там. Дело в том, что, как я уже говорил продукты там гораздо дороже, чем здесь. А еще есть и некоторая проблема в их приобретении. Может еще и от того, что все магазины находятся в городах и поселках, а стойбище нашего рода, может располагаться там, где решат старики. Решат они, что возле леса, трава была в этом году гуще, и поставят стойбище возле леса, решат у реки, поставят у реки. Все дело в том, что монголы не запасают корма для лошадей на зиму. Монгольские лошадки неприхотливы, и вполне довольствуются тем, что могут добыть из-под снега самостоятельно. Разумеется, старики племени, понимая все это, выбирают те места, где трава в этом году была гуще, сочнее, и где будет, что поесть лошадям. Но вполне может произойти и так, что посередине зимы стойбище снимется с места, и перейдет куда-то еще.
Поэтому организовывать магазины с товарами, в каком-то определенном месте, за исключением поселений, просто не рентабельно. Но по Монголии, стоит только сойти снегу, и слегка подсохнуть земле, и до самых холодов, раскатывают автолавки, которые развозят, в основном продукты питания по всем закоулкам страны. А это лишние затраты хотя бы на бензин. К тому же автолавки раскатывают летом, а сейчас январь, и до апреля, закупить запасы не выйдет при всем желании. Разумеется, можно отправить обоз в тот же Сухэ-Батор, или Орхон, и иногда так и делается, но лошадь не автомобиль и такой обоз будет тащиться неделю, рискуя нарваться на волков, которых в Монголии предостаточно. Поэтому мы с дедом, частенько добавляем кое-что и от себя. Разумеется, не бесплатно, но и значительно дешевле, чем это стоит в Монголии.
